Понимание собственно химической аддикции неоднозначно.
С одной стороны, она представляет собой самостоятельное пограничное нервно-психическое заболевание. Действительно, наркологический пациент имеет специфическую совокупность представлений, убеждений, ценностей, коммуникаций, что оформляет его определенный жизненный стиль.
С другой стороны, химическая зависимость это личностная катастрофа, и ведущий компонент влечения к веществу выступает чаще всего как результат характерологического решения, декомпенсации той или иной глубины и выраженности в т.ч. на фоне возрастных, биографических и гормональных кризисов.
Само, патологическое влечение к веществу, как стержневой симптом любой зависимости, не имеет удовлетворительной рабочей дефиниции в общей психопатологии. Обычно подчеркиваются социальные границы влечений, - то, чего не должно быть с точки зрения установок общества.
В качестве дифференциальных признаков c «нормальными» влечениями указывается на поглощенность определенной деятельностью как неадекватную стратегию совладения со стрессом (копинг), «безвыборность», утрату альтернативных интересов.
Эти признаки являются существенными, но не объясняющими мощность влечения аддиктов и не определяющими его источник, что представляется необходимым для того, чтобы их трансформировать или хотя бы частично удовлетворить.
Следует отметить, что сложность аддиктивной патологии не всегда находит адекватное отражение в традиционных клинических подходах и классификациях. Они в большей степени описательны, «локальны», не объясняют связь и взаимопереплетение, взаимоподдержку симптомов и феноменов аддикции в организации системного биопсихосоциодуховного «сбоя». Как правило, в них слабо отражена этиология состояний, зависимое поведение формально «оторвано» от личностной адаптации, динамика которой во многом определяет компенсацию или декомпенсацию наблюдаемых феноменов зависимости.
Так, используемое в настоящее время Американской Психиатрической Ассоциацией руководство по диагностике и статистике психических нарушений (Diagnostic and Statistic Manual 1994, DSM1V–R) «демократично» и фактически лишено теоретической основы. Ни в DSM-IV, ни в МКБ-10 структура характерологии и развития личности практически не описываются. Эти классификации учитывают, прежде всего, поведение и наиболее часто встречающиеся конфигурации нарушений личности, а не причины и соответствующие экзистенциальные переживания. Между тем, именно архетипическая история развития с учетом травм и компромиссов ведет к наиболее распространенным адаптациям развития.
Исходя из этого, возможно, типологию аддикций следует рассматривать в более упорядоченном ключе с учетом, как аспектов развития, так и межличностного взаимодействия, что приведет к разнообразным психотерапевтическим техникам и их использованию.
МКБ-10 недостаточно разработана и в плане типологии созависимых расстройств (коаддикций), формально она лишь предлагает ряд рубрик для их обозначения, связанных с социальной адаптацией. Созависимость (сопричастность к аддикции) как патология, вызванная дистрессом, классифицируется, как правило, в рамках психосоматических расстройств после присоединения соответствующих симптомов (ожирения, гипертонической болезни, диабета и пр.).
Наиболее полезными для понимания и описания аддиктивного пациента, согласно действующим классификациям, представляются категории пограничной и зависимой личности. При этом диагноз пограничной личности, вероятно, гетерогенен, и не исключает органической этиологии. Категория зависимой личности по МКБ-10 - F 60.7 с одной стороны действительно отражает проблематику аддиктов, которые ярко демонстрируют перекладывание ответственности за свое поведение на окружение с передачей ему ключевых решений своей жизни. С другой стороны, утрату автономии можно рассматривать как универсальный неспецифический феномен, появляющийся при декомпенсации различных личностных черт и при ряде пограничных и психотических состояний.
